Скороход шёл сквозь толпу поварят, прачек, охранников и прочих мелких пташек. В их взглядах читалась мысль: он совершил подвиг, не иначе. Хотя, что считать подвигом? То, что сгонял к дракону с ежегодной платой? Или то, что, вернувшись, не явился на доклад к королю, а заглянул к другу-конюху?
От ошарашенных, боязливых, уважительных, диковатых, восхищённых, обнадёженных взглядов было теснее, чем от народа, набившегося в коридор. Пажи вились вокруг и галдели, как на птичьем базаре. Пажей тут звали попугаями. За звонкость, видимо.
Наш герой шёл, опять же, не на доклад. Мысль о том, что он всё в крепости видел, а в коричневом кабинете не был (мысль, собственно, звездочётова, упрёком брошенная в разговоре), сверлила всю дорогу. Причём не напрямую сверлила – так, подсверливала. Вот он и отправился к коричневому кабинету, чтоб узнать, почему туда по тридцать раз на дню бегают обитатели его комнаты, прозванные дроздами?
Коричневый кабинет – комната без окон, от пола до потолка расчерченная лавками-рядами, на которых сидели, склонившись над пяльцами, девушки. Едва глянув на них, скороход поразился: все как одна были хорошенькие.
– Вот вы какие, лапочки, – пробормотал он.
– Ласточки! – поправил королевский паж, семенивший за ним от парадной двери до этой, коричневой. – Только если ты явился не для доклада, то плохо…
Скороход притворил дверь, и писклявый попугай остался там, а здесь – здесь было почти тихо. Скрип суровых ниток, проходивших сквозь парусину, слышался на нижних рядах; тягучий свист шелков, расцвечивавших атласную летопись, – на рядах повыше; короткий тупой звук проколотого бархата и лёгкий звон серебряной и золотой канители – из-под потолка. Едва скороход вошёл, ласточки подобрались, вещички переложили подальше от посторонних глаз.
А глаза этого самого постороннего замечали многое. Вот освещение, например. Оно не в огромных напольных вазах, как в коридорах крепости, а в банках для варенья… Ой! Скороход уставился на ласточку, которая достала ложку, чиркнула по дну банки и отправила в рот светящуюся, густо-оранжевую, желеподобную массу.
– Это для света, зачем вы его едите?
– Как банка закончится, так и смена подошла к концу, – усмехнулась ласточка.
– А не вредно столько сладкого?
И вдруг острая тоска по родному острову накрыла его: вспомнилось, как носились с босяцкой шайкой по улицам, искали хоть чёрствый кус хлеба или каши подгорелой полчашки, ну, вдруг кто выбрасывать собрался; а жена лавочника щедро раздавала сладкие пирожки, от которых – непонятно – то ли резь в животе, то ли радость на душе.
– Да уж не полезно, – ласточка закатила глаза к потолку, словно собралась в обморок падать. – А кого заботит? Хочешь побыстрее уйти – лопай своё варенье, только потом не пытайся поясок застегнуть.
Парень машинально глянул: красивый пояс, талия стройная.
– Вы тут красавицы все, в этом вашем коричневом кабинете.
– А как же! Долго у нас не засиживаются, а если засиживаются, тогда уж на свете не заживаются. Скорей бы понравиться кому, да замуж, да вон из крепости.
– Замуж-то почему? Заняться больше нечем?
Ласточка посмотрела на скорохода: нет, не придуривается. Правду про него говорят – из другого мира пришёл. С небывалыми идеями и странным отношением к мелким пташкам. Дрозды жаловались, что никто бить его не смеет. Что скороход спокойно спит по ночам, будто не ждёт, что его заберут. И ведь не забирают!
Открылась дверь, вошёл, крадучись, дрозд. Огляделся заискивающе, выбрал к кому подойти и принялся нашёптывать вышивальщице-ласточке что-то про склоки прачек-крачек. Ясно, чем тут занимаются; понятно, зачем эти бестолковые дрозды без проблеска мысли в глазах по коридорам крепости снуют: им свои думы ни к чему, им бы чужие уловить и запомнить, донести до кабинета и нашептать.
– А ты не кривись, – сказала вдруг та ласточка, которая про варенье объясняла. – Тебя не заставят работу дрозда выполнять.
– Потому что я всего месяц в крепости и мало кого знаю?
– Не притворяйся глупеньким. Ты ведь с Жадного Острова.
Парень обернулся: любопытными, недоверчивыми, торжествующими, опасливыми взглядами отвечали ему со всех ярусов. Так вот почему девушки попрятали коробки с нитками! Жадный Остров – известный притон жуликов и воров, туда съезжаются самые отъявленные негодяи (так принято считать). Приехавшему оттуда никак нельзя доверять. Ну, а что, если он там родился и вырос, крутился-вертелся как мог, а ничего не украл, никого не облапошил, и сам Король Жадного Острова наградил его – дал модель гафельной шхуны и разрешил отправиться в любую сторону на настоящем корабле. Очень хотелось рассказать об этом девушкам, только парень вовремя спохватился. Они же каждую сплетню ниткой отмечают, оставляя какие-то тайные знаки на канве.
– А как читать вышивку? – поинтересовался он.
– Её слушать надо. Если под пение вышиваем, остаётся баллада. Или доклад, если деловая речь звучит. Когда – простыми нитками вышивают, как про твоего друга-конюха, например. А когда – приукрашивают уже вышитые книги. Биографию нашего короля, например, или историю Приморского Королевства.
– Погоди-погоди! Что про конюха? Я не понял, – скороход подступил так близко, что соседки-ласточки шарахнулись в стороны.
– Чего непонятного? Тебя задевать боятся, а вот на него жалобы так и сыплются. Целое дело сшили.
От этой новости ощущение было, как от удара под рёбра. Как будто нырнул и воздух вдруг выпустил. Не в первый раз его подставили, а всё равно – шум в ушах и тишина в кабинете. Ласточки замерли, дрозд аж присел.
– Мало ли что сшили, – негромко проговорил скороход. – Распори!
Вышивальщица не ответила. Поднялась, обошла весь ряд и у стены стала спускаться-погружаться в пол. Парень ждать не стал – пошёл следом. За скамейкой была лестница, такая же серая и мрачная, как все стены и лестницы в крепости.
Как шаги затихли, дрозд дёрнулся из комнаты, как ошпаренный. Ласточки принялись шуметь не хуже попугаев и крачек.
– Куда она его повела?!
– Там же лабиринт, каменный мешок, ловушка!
– Не найдёт он там ничего, только время потеряет.
– Охранники того и гляди прибегут, что ж это он…
Первые ступеньки освещали банки с вареньем из коричневого кабинета, ещё десяток шагов пришлось сделать наощупь, зато после поворота лестница расширилась и украсилась колбами от пола до потолка всё с тем же клюквенным вареньем. Оранжево-жёлтая продолговатая ягода после варки приобретала приятное свечение. Она делала зелёные стены, пол и потолок подземного этажа яркими-нарядными, узорчато-переливчатыми.
– Ух ты! – скороход догнал ласточку. – Красивый камень!
– Здесь погиб Малахитовый дракон. Он возвёл три подземных этажа, в них хранится архив.
– Уморился от непосильного труда? – скороходу трудно было выдерживать почтительную ноту после того, как он повидал Шерстяного дракона и разочаровался в этой разновидности существ.
– Ты же слышал, что в Ровных Землях на драконов были гонения? – спросила ласточка, глядя под ноги (потому и не заметила, что парень отрицательно покачал головой). – Очень немногие смогли сбежать, но граница – не самое страшное испытание. Ваш Король сделал так, что без особой жертвы, такой, которая стоила бы всех волшебных сил, ни один дракон не мог выбраться на берег.
– Кстати, – перебил скороход. – У нас есть янтарная набережная.
– Вот видишь! Янтарный дракон смог выжить. И Коралловый приспособился, он – ты знаешь – живёт неподалёку.
– Ты Короля Жадного Острова обвиняешь в гибели этого, как его, Хамовитого? – от возмущения парень замедлил шаг.
– Малахитового. Не обвиняю. Дракон умер сам.
– От чего же?
– От избытка гордости, как все драконы. Не смог принять условия вашего Короля. Пожертвовать силой не захотел.
Они остановились у двери, скреплённой разноцветными скобами.
– Мы распарываем всё, что наговаривают на жителей крепости, чтобы их не ссылали. Так что не беспокойся и считай, что просто прогулялся к архивам. Но прежде чем уйдёшь, – ласточка вздохнула. – Министры – чайки. Король – крыса.
– Я слышал, министров называют павлинами.
Он нахмурился. Девушка говорила, как осуждённая, но вовсе не хотелось, чтобы ей влетело. Подумаешь, показала архив!
– Когда Коралловый дракон приплыл к нашим берегам, никакого Приморского Королевства не было. Был старый заброшенный порт и чайки. Дракон потратил все волшебные силы, чтобы сделать их людьми. Сам там же остался и живёт, ну, ты знаешь… Только вот крыса, которая тоже попала под его чары, узурпировала власть и устроила нам "сладкую жизнь". Другие драконы завелись. Но не те, что бежали из Ровных Земель и в людей превратились, а настоящие злобные ящеры.
Скороход удержался от вопроса. Как же мало он знал об этом королевстве! Но нельзя сбивать рассказчицу – она явно вела к чему-то.
– И вот появился ты. Герой с Жадного Острова.
– Я не… – он запротестовал было, но вовремя заткнулся.
– И у нас появилась надежда. Что мы, люди, перестанем быть птицами, а министры обратно превратится в птиц.
– Хотите, чтобы я поднял бунт? На конюха шьют дело, потому что думают, что я что-то затеваю, а он – сообщник? Так тебя тоже заподозрят и накажут!
– Если прогонишь крысу, то и не жалко.
Ласточка развернулась и упорхнула. Сюда она шла медленно, словно взвешивала шаги, а обратно побежала резво, но всё равно не успела: навстречу ей уже спустились охранники.
– Он угрожал тебе? – подсказал один из них.
– Угрожал-угрожал, не сомневайтесь! – крикнул скороход, надеясь, что ласточку отпустят.
Девушка скрылась за поворотом лестницы. Крупные охранники, ровным счётом две тушки, заполнили в ширину весь проход.
– Если станет сопротивляться, можно убить его, – рассуждали они вслух. – Никто не увидит. А потом скажем, что у него было оружие.
Скороход сдержал улыбку. Какую-нибудь доверчивую птаху типа попугая они испугали бы, спору нет, но шпана на его родном острове – что ни день – устраивала побоища, которые украшались речами позатейливее. С перечислением пыток, например. Правда, чтобы запытать кого-то или хотя бы побить, этого кого-то надо, согласитесь, поймать. А в собственной прыткости он был уверен.
Драка оказалась неинтересной и длилась всего пару секунд. Первый споткнулся, второй на него наткнулся – этим плёвым приёмом и хвастать-то неловко. Скороход взбирался по лестнице, а охранники ещё думали, что бьют не друг друга.
«Нет, ну до чего странный этот крепостной народ. Слушаются какую-то крысу. И ведь знают, каждый знает наверняка, что это – по-волшебству, а не избранный народом правитель. И всё же не смеют возражать против его диких (что уж, если это правда) законов и правил. Неужели ради крепких стен, за которыми живут? Ради дорогих пледов, что поставляет в крепость Шерстяной дракон? Нет, сложно понять людей, променявших свободу на жизнь в клетке. Хотя… – скороход остановился на секунду и оглядел опустевший кабинет. – Теплится же в иных сердцах надежда. Им не под силу восстание, особенно если еда – одно варенье, а охрана раскормлена как на убой. Но сколько человек по-настоящему ждут перемен? Хочется, чтобы не какая-то ласточка называла героем, а сам Король Жадного Острова гордился мной. Достойно ли устраивать переворот в чужом царстве? Может… ну их? Уехать, найти место получше?»
Он вынырнул из кабинета в безлюдный коридор. Из-за напольной вазы на скорохода бросился самый мелкий из пажей. Этот паж был известен тем, что беспрестанно влюблялся в голубок, ласточек и любых девиц, которых только встречал в крепости. Он замолотил кулачками по скороходову пузу (выше не доставал).
– Ласточку в ссылку отправили! Из-за тебя!
Парень осторожно отодвинул попугая: глазки у того сверкали от ненависти и слёз.
– Да, придётся что-то сделать. Уж не знаю, получится ли поменять порядки в крепости, но я что-нибудь придумаю.
