Тимкины истории

Страшная тайна

В тот день я бежал из садика так, что мама за мной еле успевала.
- Да зачем ты так спешишь? – спросила она.
- Страшная тайна! – ответил я.

Мама качала головой и причмокивала: «цок». Как будто я маленький и тайны у меня –маленькие. Знала бы правду, так не вертела бы головой, а наверное, наплакала бы целую лужу слёз. Только я об этом подумал, сразу зачесался. Думать надо потише, а то вдруг мама услышит мои мысли. Она такая, всё любит читать: и книги, и мысли.
Скорее домой! И я стал идти двойными, даже тройными шагами. И сильно размахивать руками.

Дома я попросил у мамы три кусочка хлеба, соли и три блюдца. Мама, конечно, спросила зачем.
- Страшная тайна! – ответил я.

Мама опять цокнула, но хлеб с солью дала. Только предупредила:
- Не вздумай есть соль!

Я пообещал, что не буду. Разложил по блюдцам хлеб, насыпал сверху соли. Одно блюдце поставил на подоконник в кухне, второе – в спальне, третье – в своей комнате.

- Что это ты выдумал? – допытывалась мама.
- Страшная тайна! – отвечал я.

Мама сдалась и принялась резать помидоры и огурцы. А я побежал в свою комнату.

Я медленно ходил и повторял:
- Домовой, домовой, поиграл и положи на место!

Потом зажмурился, чтобы он видел: я не подглядываю.
- Домовой, домовой, поиграл и положи на место!

Во время ужина я продолжал твердить про себя: «Домовой, домовой, поиграл и положи на место». И когда засыпал, ещё раз тихонько повторил в подушку.

Утром, едва проснувшись, я кинулся к окну.
- Да что случилось? – удивилась мама.
Я с ужасом смотрел на блюдце.
- Не может быть!

Хлеб на всех трёх блюдцах остался нетронутым: домовой даже не попробовал угощение. Может, бабушка перепутала и домовые не любят хлеб с солью?

В садик я снова шёл гигантскими шагами. Мне нужно было срочно выяснить у Фаины Ивановны, что едят домовые. Уж она точно разбирается. Воспитательницы всё знают.

- Вы-то мне и нужны! – увидев нас в раздевалке, обрадовалась Фаина Ивановна и побежала зачем-то в группу.

Мне стало вдру тесно и жарко. Я чувствовал: что-то сейчас случится нехорошее.

Фаина Ивановна вернулась и говорит:
- Тимур тут вчера оставил, играл с Алисой в жениха и невесту. Ваше? – и протянула маме красную коробочку сердечком.
А в коробочке – два золотых колечка: мамино и папино, свадебные.

Мама замерла, сказала: «Большое спасибо» и посмотрела на меня так, точно кольнула.

Я подумал: вот ведь какой вредный этот домовой! Не на место положил! Наверное, надо было сыпать больше соли.

Волшебный суп

Моя мама умеет колдовать. Я узнал это сегодня днём, когда подглядел за ней на кухне.

С утра все окна были в слезах. Я смотрел, как струйки скатываются по окну вниз. Вчера я поссорился с Мартином. Вот как можно быть таким вруном! Говорить, будто он сильнее меня, когда у него даже мускулов нет. Я ему так и сказал и показал свои. Мартин обиделся. И ушёл к себе домой, в соседний дом, на первый этаж. А я остался у себя, на пятом.

Теперь у меня есть мускулы и нет друга.

Мама пела на кухне что-то весёлое. Может, там нет дождя? И я пошёл проверить.

В кастрюле что-то громко булькало и поднималось вверх белыми облаками. Мама стояла в красной косынке, из-под которой вываливалась охапка волос – золотых и оранжевых, и немножко брусничных. Точно такие же клёны-ладошки стоят в вазе у меня на подоконнике. Мама приподнялась на носочки и достала из шкафчика пузатую стеклянную баночку. Насыпала в руку несколько чёрных горошинок, кивнула им и кинула в бурлящую кастрюлю. Зажмурилась, вдохнула белое облако и сказала:

-Ты на славу покипи,

Много радости свари!

Шнуп, шнап, шнэп.

Мой рот открылся сам собой. Вот это да! Мама разговаривает с кастрюлей! Она знает волшебные слова!

Тут мама обернулась и как ни в чём не бывало посмотрела на меня синими глазами.

- А ты что же рот раскрыл? Давай садись. Твой любимый борщ готов.

И налила в белую толстую тарелку красивый помидорный суп. А мне протянула ложку сметаны, чтобы я сам запустил в него комок снега. Значит, я тоже немножко умею колдовать. Я ел ложку за ложкой, и мне становилось всё теплее и теплее. Казалось, что внутри меня зажглась яркая лампочка.

Когда я доел всё до последней капли, мама сказала:

- Давай позовём и Мартина на суп. Ты же хочешь с ним помириться?

Я в самом деле очень хотел видеть друга. Показать ему, как стать таким же сильным, как я. Признаться по секрету, что моя мама умеет колдовать. Тогда уж точно он со мной помирится.

Но откуда мама узнала? Я про то, что мы раздружились с Марти, никому не рассказывал. И как она здорово придумала: позвать его на волшебный суп!

И тут я понял…

Я выбежал на улицу. Меня догоняло солнце. Я – сын волшебницы!

Язык без костей

«Ми-илая, ро-одненькая, ты такая красивая! Я на тебе женюсь», – говорил я Фаине Ивановне. А она так улыбалась, что хотелось говорить ещё. И я вспоминал все лучшие слова, которые подслушал у взрослых. «Звёздочка ты моя ясная»!

Фаина Ивановна и правда блестящая. И кофта у неё в блестючках. И волосы белые переливаются. И зуб золотой сверкает очень красиво. А сейчас у неё даже искры из глаз сыпались, а улыбка – во весь рот, как у кота в книжке про Алису в Стране чудес. Откуда же я знал, что эти красивые слова окажутся такими страшными…

А началось всё из-за ерунды. Мы с Ромкой только начали строить башню, как Фаина Ивановна сказала: «Ребята, убираем игрушки. Садимся на свои места. Сейчас будем рисовать».

Терпеть не могу рисование! Я готов вместо него даже спать днём. Даже танцевать с Линой, у которой косички завязаны в узлы и сопли текут. Только бы не альбом с красками. Рисование – это наказание! Почти как стоять в углу ко всем спиной.

Вот в прошлый раз мы рисовали море с луной. И у меня весь лист был мокрый. Я хотел как лучше: ведь в море много воды. И так старался, что протёр кисточкой дыру в листе. То есть в море. Я придумал, что это морское дно, а не простая дырка. Но никто мне не поверил. А луна у меня получилась очень даже красиво, похоже на яичницу с глазами.

«Ну и сырость развёл», – сказали мне вместо того чтобы похвалить. А что, разве в море должна быть сухость? Висело моё ночное море с другими картинами на доске. Все подходили и показывали пальцем: «А это рваное море – Тимка нарисовал».

Вот я и решил: раз не умею рисовать, буду делать то, что у меня получается. Многие считают, что я умею говорить. И молоть языком. И что вообще он у меня без костей. А Фаина Ивановна хоть и радовалась моим красивым словам, всё равно заставила рисовать медведя. Я справился быстрее всех – нарисовал зубы и мёд. И тут как раз за мной пришла бабушка. Нарядная такая – в шляпке и жёлтом пальто. Я отпросился у Фаины Ивановны и побежал к своему шкафчику переодеваться. А бабушка стала о чём-то болтать с воспитательницей. Они смеялись, смотрели в мою сторону и повторяли: «Вот выдумщик».

А вечером дедушка подошёл ко мне и говорит:
- Ну, Тимка, раз ты собрался жениться на Фаине Ивановне, будете жить в кладовке.

Я точно язык проглотил. А дедушка заглянул к бабушке на кухню и говорит громко:
- Ну, Пунька, освобождай кладовку, Тимка невесту приведёт.

Бабушка вытерла руки о фартук и весело закивала. Тут я выплюнул язык и закричал:
- Я же пошутил! Не буду я жениться.
Дедушка развёл руками:
- Придётся держать слово, ничего не поделаешь.

Сказал, будто книгу захлопнул.

Это конец. Я представил, как буду жить в маленькой тёмной кладовке с толстой Фаиной Ивановной. И из всего света будет гореть только её золотой зуб. А она будет меня мучить: ставить в угол и заставлять рисовать толстые альбомы. И так мне стало страшно, что я весь вечер молчал. Жалел себя. Вспоминал, как было хорошо без жены и кладовки.

Придя утром в садик, я кинулся к Фаине Ивановне.
- Миленькая, родненькая…

Фаина Ивановна засмеялась, взъерошила мне волосы и сказала:
- Знаю-знаю, жениться хочешь. Но извини, Тимур, у меня уже есть муж. Куда же я его дену?

Мой язык сразу встал на место.
- И не надо его никуда девать! – затараторил я. – Я потом, в следующий раз!

Я почувствовал такое облегчение! Как после жаркой бани на свежем воздухе. Мне вдруг захотелось прыгать, петь и даже рисовать.

Самое страшное

Однажды мы с Яшкой говорили про страшное.

Он сознался, что боится шаровой молнии, щекотки, уколов, каких-то лигаторов, козлиных рогов, больших муравьёв, угла и ещё много чего. Я думал: какой же у меня трусливый друг. Чтобы записать все его страхи, понадобится большая книгопедия.

А я вот ничего не боюсь. Только когда мама ахает и говорит, как воспитательница: «Это что тако-о-о-е?» и показывает на сорванную занавеску, или на дырку в куртке, или на кучу фантиков от конфет, которых я нечаянно съел пять, а не одну. Добрые глаза её тогда выпучиваются и не моргают. Я боюсь не маму и даже не её большущих глаз. Страшно то, что говорит она очень долго: и про то, что я уже не маленький, и будто от сладкого у меня что-то слипнется, и спрашивает, купит ли мне куртку какой-то неизвестный дядя. Из-за всех этих разговоров мне ужасно хочется вредничать. Я боюсь, что мне так и придётся слушать и я не успею поиграть.

Тут Яшка спрашивает:

- И монстра под кроватью не боишься?

У меня в голове как будто кипяток пролили.

- Ты тоже знаешь про монстра?

- Я о нём знал, когда родился!

- А я ещё раньше!

Яшка как будто обрадовался.

- Да, это самое страшное страшилище! Видишь, и ты боишься!

А потом добавил:

– Его даже я боюсь.

За кого он меня принимает? Да чтобы я был как Яшка?

- А вот и не боюсь! Ни капельки! Я во сне даже пятку из-под одеяла вытаскиваю.

- Тогда почему у тебя нога не откусана?

- Да я сам любое чудище укушу! Пусть только выглянет! У меня уже двадцать зубов! Знаешь, как я ими щёлкать умею?

И я стукнул зубами, чтобы Яшка увидел, как это страшно.

Но Яшка сомневался.

- А давай проверим во время тихого часа.

После этого я думал только о тихом часе. Я бы всё отдал, даже машины Хот Вилс и робота Линка, только бы его отменили. Яшке я соврал: монстра я боялся изо всех сил и перед сном проверял, чтобы ноги были хорошенько укрыты. Даже изобрёл способ для верности: подгибал кусочек одеяла под пятки, чтобы ночью оно не развернулось.

На прогулке у меня не было никакого настроения ни играть в ляпы, ни перепрыгивать лужи. Даже девчонок не хотелось пугать. Я сидел на веранде, смотрел, как Яшка будто ни в чём не бывало носится с Димкой, как они ковыряют землю палкой, и смотрел на калитку.

Вот бы пришла мама и забрала меня. Но такое случалось редко. Я представлял, как она расстроится, когда узнает, что её любимого сына утащило чудовище. Пожалеет тогда, что не пришла пораньше.

На обед был мой любимый борщ и запеканка. А мне казалось, будто дали квашеную капусту с костлявыми рыбными котлетами. Первый раз в жизни я доедал последним и не был чемпионом по скорости.

Я так нервничал, что попросил добавки, потом ещё, но вторую мне уже пожадничали. Пришлось отправляться в кровать.

Ольга Николаевна села читать книгу.

- «Простоквашино. Глава первая. Дядя Фёдор».

Я даже не мог нормально слушать, лежал и не двигался. А мысли всё лезли и лезли в голову. Миленькая, не уходи, пожалуйста. Пусть тихий час уже скорее кончится!

За окном на ветке звонко чирикали воробьи. Хорошо им, весело, завидовал я, уж они–то наверняка не заставляют друг друга подставлять пятку чудищу.

Ольга Николаевна продолжала:

- «Я вас очень люблю. И зверей я очень люблю. И этого кота тоже. А вы мне не разрешаете его заводить. Велите из дома прогнать. А это неправильно».

Да, дядя Фёдор никогда бы не поступил так с Матроскиным и Шариком… Вредный Яшка! Друг называется! Больше ни за что не дам ему играть машинками. А если монстр утащит меня жить под кровать, первым делом схвачу Яшку.

Воспитательница дочитала главу и закрыла дверь. Даже щёлочки не оставила. И ребята, как назло, уснули. Вот сони! Как можно спать в такой момент! Если бы они вертелись, было бы не страшно: стольких людей монстр уж точно испугается. А сейчас нас было только двое – я и маленький Яшка, который даже ниже меня ростом, к тому же с веснушками и рыжий – такого разве испугаешься? Я надеялся, что он уснул. Но Яшка вдруг прошептал:

- Давай!

Я решил сделать вид, что сплю. Но нечаянно вздохнул. Сердце стучало в пятках: струсить или остаться с откушенной ногой?

Я, наверное, сошёл с ума от страха, потому что опустил ногу, зажмурился и стал про себя считать: «Один… Два… Три… ААА! Четыре…»

И тут услышал дрожащий Яшкин голос:

- Перестань! Накройся быстро!

И я сразу послушался. Даже спорить не стал.

После тихого часа я спросил у Яшки, почему он меня остановил.

Яшка сначала не хотел признаваться, а потом сказал:

- Испугался…

Я как это услышал, мне сразу полегчало. Яшка за меня боится! И вовсе он не трус! Бояться за друзей – не стыдно. Я уже набрал воздуха, чтобы сказать, что мне тоже было страшно, но он меня опередил:

- Испугался, что твой монстр и меня цапнет. По ошибке.

Теперь, когда меня спрашивают, чего я боюсь, я отвечаю:

- Своего быстрого языка.

Обещание

Бабушка собиралась в магазин. Я видел, как она открыла холодильник и с серьёзным видом принялась разглядывать, что там внутри. Слышал, как стучали баночки, когда она ставила их обратно на полку. Как тряслось молоко в пакете. Потом бабушка заглянула в шкафчик, где хранится хлеб, каша и прячут вкусное к чаю. Пощупала там что-то, достала блокнот и начала писать. Мне хотелось посчитать, сколько прыжков будет писать бабушка. И я запрыгал:

— Ап! Раз. Ап! Два...

Когда я прыгнул пятнадцать раз, бабушка отложила ручку и вырвала листок из блокнота. И направилась в сторону пакетов. Я испугался, что она не возьмёт меня с собой в магазин.

Люблю я эти магазины! Когда я по ним хожу, даже забываю, что у меня короткие ноги. Мои ноги не могут долго ходить. Они вечно устают, и я спрашиваю: «Скоро уже»? Вздыхаю: «О-о-ох», — и горблю спину. Мне кажется, что я похож на бедного маленького верблюда с горбом. Но взрослые будто нарочно не замечают, как мне тяжело. Я делаю несколько шагов и повторяю: «Всё, больше не могу». Это всё они, ноги, а ругают меня. Но вот в магазин они ходят как миленькие.

В этот раз бабушка меня с собой позвала. Я обрадовался и побежал поскорее натягивать обувь. Если она вдруг раздумает, на мне уже будут сандалии. Не снимать же их снова!

Тут бабушка спрашивает:

— А ты не устанешь?

— Не устану-не устану. Я могу пройти сто тыщ километров. Идём скорее!

Тогда бабушка сделала большие глаза — ну совсем как наша кошка, когда смотрит на воробьёв, — и говорит:

— И просить ничего не будешь?

— Не буду-не буду! — затараторил я и зачем-то прибавил: – Обещаю!

— Смотри, Тимка, держи своё обещание!

Как его держать — бабушка не рассказала. Интересно, и где находится это обещание? Оно маленькое или большое? Тяжёлое, как кирпич, который валяется у нас во дворе? Или лёгкое, как вот этот пакет, который бабушка держит в руке? Пакет болтается в воздухе и послушно летит за нами…

Тут мы вошли в магазин и мои мысли сразу куда-то разбежались. Пахло хлебом и конфетами. Передо мной была куча нужных и интересных вещей. Я сразу бросился к витрине, за которой стояла тётя-продавщица. Она была как матрёшка из бабушкиного шкафа – такая же толстая, красочная и большая. Стоит и улыбается мне добрыми розовыми губами. Как же ей везёт! Она может взять себе что угодно. Когда я вырасту, тоже буду каждый день ходить в магазин. Нет, лучше я буду в нём жить!

На витрине лежали разноцветные жвачки с блестящими пластинками внутри. Взрослые. Из них получаются большие пузыри. С такой жвачкой никто не скажет, что ты мелочь пузатая. Были там и конфетки-кислятины. Возьмёшь шарик в рот — он шипит, бегает, а щёки, язык и верх рта становятся кислыми-кислыми. Когда я дал папе, у него глаза стали такие узкие-узкие !

И тут я увидел пистолетик! С пульками! Как настоящий! С таким пистолетом я в садике буду самый крутой. Все сразу захотят со мной дружить. Будут просить подержать. А Игорю я не дам. Так ему и надо! Мне бы только этот пистолетик. Я буду самым счастливым.

А бабушка всё набирала в корзинку скучные продукты: хлеб, булку, молоко... И как нарочно не смотрела на самое интересное. Вдруг она сверху, со своей вышины, не видит эти лучшие в мире пистолетики?

— Бабушка, смотри, какие пистолетики.

Бабушка изо всех сил посмотрела на меня. Глаза её увеличились на пол-лица и не могали. Я понял: лучше подождать. Вчера я уже не послушал её один разочек, скатился с горки в самую лужу… Потом она говорила и говорила, а из её голоса сыпались и сыпались гвоздики.

Наконец бабушка понесла корзинку к кассе. А в корзинке ничего интересного. Я затряс руками, запрыгал: нужно было срочно что-то делать! А-а-а!

— Помнишь обещание? – спросила бабушка.

Мне хотелось заплакать или закричать. Это обещание… Я чувствовал, как оно стучит. Вырывается и хочет ускакать… Я начал вздыхать. А потом выпалил:

— Ну-у, бабушка, все нервы ты мне вымотала!

Вообще-то так говорит про меня дедушка, когда я не слушаюсь. А ещё про какое-то шило.

Щёки мои тут же стали горячими. Я боялся взглянуть на бабушку. Я знал, какие у неё сейчас глаза. Большие-большие, как у лемура в книжке про животных. И губы крепко сжаты. Мне захотелось стать совсем маленьким, чтобы меня никто не видел. Я выбежал на улицу..

Теперь меня точно накажут. Буду сидеть один в комнате. И никто ко мне не подойдёт. Так и буду сидеть сто лет один, пока не стану старичком. А потом за мной придёт мама, увидит, что её Тима стал старичком, и заплачет.

Из магазина вышла бабушка. Глаза её были как серые тучи.

— Бабушка, ты не будешь ругаться? Это всё обещание. Оно стало таким тяжёлым. Я его держал-держал. И не выдержал. Убежало. — Я опустил голову: пусть бабушка видит, как мне стыдно.

Когда я снова посмотрел на неё, она улыбалась. И глаза у неё перестали быть тучами. А снова стали синими и весёлыми.

— Чтобы держать обещание, нужно иметь много сил. Придётся тебе ещё подрасти… У тебя получится! Вон ты какой у нас силач! — и дала мне понести пакет за одну ручку.

Всю ночь мне снилось обещание. Сначала оно было мячом. И я его догонял. Потом стало бабочкой. И я её ловил. А потом превратилось в молоко и норовило убежать из кастрюли.

Утром, перед тем как есть кашу с малиновым вареньем, я подошёл к бабушке и сказал:

— Бабушка, я его поймал.

Бабушка удивилась:

— Кого же ты поймал?

— Обещание, кого же ещё. Я теперь его буду крепко держать. Изо всех сил.

Я чуть не сказал «обещаю». Но удержался и промолчал. Даже зубы сжал на всякий случай.

Бабушка улыбнулась, а я расхрабрился и спросил:

— Пойдём в магазин… за пистолетиком? С пистолетиком от меня никакое обещание не убежит!

А бабушка потрепала меня по голове и сказала:

— Пойдём. И на этот раз без всяких обещаний.

Элегантный дедушка

Когда меня спрашивают, кем я хочу быть, я не раздумывая отвечаю: дедой! Потому что мой дедушка – очень элегантный!

Дедушки бывают разные: с белыми волосами, в очках, в клетчатых тапочках и шерстяных носках, с палочкой и без половины волос. Бывают даже без зубов, я сам видел! А мой деда – красивый и ходит всегда с ремнём. Широким, твёрдым, толстым, с дырочками!

Мне хочется быть таким же, и я подтягиваю на себе повыше спортивные штаны и завязываю сверху коричневый ремешок (подарок дедушки). И всё, я больше не маленький! Я очень горжусь собой и хочу, чтобы все видели, какой Тима нарядный и взрослый.

Я выхожу из комнаты, руки в карманах. Стараюсь идти по коридору как можно важнее, выпячиваю живот, чтобы виднее был мой взрослый ремень, и говорю:

- Вот идёт мужик элегантный с ремнём.

И все кивают и немного смеются. Наверное, от удивления, что я вылитый деда.

Но есть одна беда: у моего дедушки растут колючки. Прямо на лице! И очень деручие! Я узнал это в прошлый день, когда дедушка вернулся из деревни с рыбой и этими колючками. Обнял меня, а они провели по моим щекам щёткой. Такой же чер-ти-полох растёт у нас во дворе. Это такой сиреневый пушистый пучок, завёрнутый в иголки. Когда бросаешься им, он сильно прилипает к одежде. Как-то я исколол этими колючками всю кофту, даже дырочки остались. А представляете, каково моему деде!

Мне стало его так жалко. Такой красивый и с ремнём, и на тебе – колючки!

И странно, бабушка и мама, и все остальные не обращали никакого внимания и даже не думали, как ему помочь. Он так и жил. Два дня!

И я решил спасти дедушку во что бы то ни стало. Набрался смелости, подошёл к бабушке и рассказал ей всю правду. Я думал, она расстроится и даже заплачет. Но бабушка не только не заплакала, а ещё и напридумывала, что и у меня вырастет колючая борода! Нарочно, что ли, меня пугает? Я потом долго проверял свои щёки перед зеркалом, гладил рукой, заглянул с обратной стороны щеки, но ничего колючего не нашёл.

Бабушка всё-таки сжалилась над нами и говорит:

- Тима, эти колючки нужно просто побрить, то есть как бы срезать с корешком.

- И всё? – обрадовался я. – И они навсегда исчезнут?

- Нет. Вот смотри: у бабушки на даче растут сорняки. Бабушка их полет, вырывает, и что? Пропусти несколько дней – и всё снова зарастёт сорной травой. А если пропустишь недели три, сорняки могут погубить бабушкины помидоры, огурцы, редиску и клубнику.

Я испугался до смерти. Представил, как колючие сорняки покрывают толстым слоем лицо моего любимого деды так, что не видать ни носа, ни добрых голубых глаз. Бабушка как будто прочитала мои мысли.

- Но лицо нашего дедушки не зарастёт! – успокоила она меня. – Мы его спасём. Отнеси-ка ему вот это.

И протянула мне большую бутылку с колпачком.

– Это пена. Намажется ею дедушка, побреется, и не придут к нему колючки пару дней.

Я со всех ног бросился к дедушке и отдал ему это сокровище. А дедушка хоть и обрадовался, но не торопился себя спасать. Повертел в больших руках пену и положил на стол.

- Завтра разберёмся.

На следующее утро я захожу на кухню и вижу: дедушка сидит за столом перед зеркальцем. Всё лицо в белом и пышном, в руках маленькая лопатка. Пена красивая, сливочная, как верхушка пирожного. Деда проводит рукой по снежным сливкам, и на его щеке появляется лысая тропинка. Я тут же припоминаю, как дедушка чистит лопатой наш двор от снега. Вот как сейчас своё лицо. Какой я всё-таки молодец, что признался бабушке, и как деде повезло с внуком!

И я сказал:

- Хорошо, что я тебе пену принёс. Хорошо колючки отваливаются, правда?

И деда согласился.

Я радовался, что он снова станет элегантным – с ремнём и без колючего лица. И я через много-много лет буду таким же. А если появятся вдруг колючки, изобрету мазь, чтобы они отвалились навсегда.