Ленка рыдала в раздевалке. Тяжело рыдала, с всхлипыванием. Слезы все лились и лились, нос заложило. Ленка провела ладонью по лицу и тут увидела Катю Федину. Она стояла с курткой в руках и смотрела.

– Измайлова, ты чего?

– Ничего, – шмыгнула носом Ленка и отвернулась к окну.

Чем можно помочь, если Федина уговорила свою маму подрезать ей волосы и теперь вместо тугой косички носила хвост. Недлинный такой, по лопатки. И челку реденькую.

Скрипнула секция вешалки – Катя ушла. Ленка вытерла лицо, сквозь слезную муть увидела в окно, как Федина бежит через двор. Она высоко поднимала колени, забрасывая руки то направо, то налево.

Могла бы и нормально бежать. Как раньше. Но теперь так не бегает никто. Потому что теперь есть Анька Плотникова. И все за ней повторяют. А она бегает, забрасывая руки.

Ленка тяжело выдохнула и прислушалась к себе. Слезы прошли, обида осталась. Обида делала больно-больно – будто ковыряла в груди пальцем. Особенно больно, когда вздыхаешь. Вздыхаешь и чувствуешь – одна. На-Все-Гда.

– Третий класс долго будет тянуться? – позвала Мария Сергеевна, и Ленка подчинилась голосу и пошла на выход. Этот голос всегда куда-то звал, и лучше было идти, чем задумываться, куда и зачем зовут, а тем более – хочется ей этого или не хочется.

От одного вида улицы сразу стало скучно. Все было знакомо – площадка, кусты, памятник героям войны, березы. Ленка прошла по дорожке, постучала по ограде палисадника ботинком, послушала, как гудит железо. Обыкновенно, ничего особенного. Поискала взглядом Киру. Она вместе с девчонками бродила между кустами. Листья собирают. В другое время в другом месте Ленка бы тоже порадовалась огромному кленовому листу. Но не теперь.

– Измайлова! Что сидим? Гуляй! В школе не насиделась?

Ленка встала с ограды, дошла до площадки и полезла на лестницу, что стояла треугольничком – можно было залезть наверх, перекинуть ногу, другую, развернуться и по другой стороне спуститься. Но спускаться просто так было скучно, и Ленка, ухватившись за специальную боковую трубу, съехала вниз. Ладони чуть горели. Ленка полезла обратно.

– Измайлова! Голову расшибешь! – напомнил строгий голос Марии Сергеевны.

Ленка бодрее начала переставлять ноги и перебирать руками. Раз, два, три… Перекинула ногу на отвесную трубу, съехала. Вспыхнули ладони.

Секунды три, не больше. А если быстрее? Бросилась к лесенке. Полезла. Сбилась, ударилась коленкой. По инерции сделала еще два шага. Но ладони уже стали влажными, лезть стало неудобно. Наверху просто села.

Спортивная площадка была огорожена высокой зеленой сеткой. С левой стороны у баскетбольного щита мальчишки бросали оранжевый мяч в кольцо. Мяч тяжело валился из рук. Потревоженное кольцо гудело. За площадкой девчонки сгрудились около прореженного куста сирени, что-то выискивая. Вон Кира Курбатова, еще недавно они дружили. Ну, пока не пришла Плотникова. Вон Федина. Чуть дальше на деревянном бревне сидела Павлова с книжкой. За черным школьным забором стоял желтый высокий дом. На фоне голубого неба он был какой-то совсем уж желтый. Над ним в вышине клином летела стая птиц. Утки? Надо Кире показать.

– Измайлова, ну сколько тебе говорить? Слезь с железа, попу отморозишь.

Ленка сползла с лесенки, пнула опавшие листья. Мимо пробежали девчонки. Впереди новенькая Плотникова. Крепенькая и круглолицая, волосы собраны в хвост, при беге он метет между лопаток. Бежит она, смешно закидывая руки направо-налево, высоко поднимая колени. Ленка поймала взгляд бывшей подруги. Кира на мгновение остановилась, выпадая из толпы. Ленка улыбнулась.

– Видела? – показала она наверх, где еще можно было разглядеть стаю.

Кира побежала догонять остальных. Ленка побрела к кустам. Земля под ними была взрыта, валялись палочки. Знала она, что девчонки здесь делали. Сразу после урока Плотникова предложила на прогулке закопать секретики. Но такие, чтобы весной найти. Кира еще ахнула – как здорово придумано. Ленка дернула подружку за юбку и сказала, что идея глупая. Никто по весне никакие секретики проверять не будет. Лучше в салочки побегать. Но Кира уперлась – Плотникова ее позвала и отказывать неудобно.

– А ты откажись, – потребовала Ленка.

– Я с ней поговорю, – пообещала Кира, отводя глаза. – Подожди меня в раздевалке.

Ленка помчалась вниз. И там, стоя в раздевалке, увидела, как Кира прошла мимо. Вместе с Плотниковой. Держась за руки.

Да в этой новенькой нет ничего. Ну из Питера, ну дядя военный, ну рисует. Мягкие движения, осторожная улыбка, тихий уверенный голос, челка, волосы, собранные в хвост, когда бегает, забрасывает руки на бок. Так хочется за ней повторять…

Ленка пнула землю. Еще и еще раз. Загребла листья, бросила. Через ветки куста заметила движение. Там стояла Подгорнова. Смотрела. Ленке показалось, что Машка Подгорнова все знает. Про Киру. Что они с Ленкой больше не подружки. Что Кира ее предала и теперь ходит с Плотниковой. А Ленка навсегда-навсегда одна.

Ленка почувствовала зажатые в руке листья и бросила их сквозь ветки.

– Ты что? – крикнула Подгорнова и, набрав листья, тоже бросила.

– Ах ты! – Ленка загребла побольше листьев с землей и побежала вокруг куста. Машка, взвизгнув, рванула прочь. Они подхватывали и бросали друг в друга листья, палочки, землю. Ленка жмурилась, отворачиваясь. Врезалась в березу. Смеясь, Машка высыпала на голову Ленке мусор из рук, толкнула. Ленка тоже засмеялась.

– Измайлова, ты у меня сегодня допрыгаешься!

От неожиданности Ленка прижала к себе набранные листья. Машка Подгорнова хихикнула, показывая свои перепачканные руки. Но Ленка уже забыла про нее, потому что перед школой показалась процессия.

– Третий класс! Все в школу, – звала Мария Сергеевна. – Девочки! Это что?

Плотникова с компанией остановились перед учительницей, у каждой в руке были зажаты листья.

– Вы эту грязь в школу не понесете! – покраснела от негодования Мария Сергеевна.

Плотникова что-то тихо говорила. Учительница качала головой.

Ленка вдруг почувствовала, что рада. Очень-очень рада, что стоит здесь, а не там. Что рядом Машка Подгорнова.

– Мы же, правда, так сделаем? – долетели до нее слова Плотниковой – та повернулась к девчонкам, и они разом согласно опустили головы. Ленка заметила высокий рыжий хвост Киры.

– Ну ладно, – сдалась Мария Сергеевна. – Но только чтобы ни одного листочка на полу я не видела!

Плотникова коснулась локтя учительницы, и, пока они так стояли, девчонки убежали в школу, а потом и она ушла своей мягкой походкой, со своим бьющим по лопаткам хвостом.

– Чего? Пошли? – позвала Подгорнова.

– Пошли! – Ленка отпихнула Подгорнову и побежала вперед.

Очень хотелось в раздевалке столкнуться с Кирой, вдруг она передумала и снова решит с ней дружить. Не успела. Все уже поднялись в класс, и около вешалок опять стояла одна Федина.

– У тебя лист в капюшоне, – сказала она, выходя из раздевалки. – Мы решили листья засушить. Ты тоже?

Ленка вытряхнула лист на пол, задвинула его ногой под батарею. Делать ей больше нечего, как повторять за Плотниковой и Фединой.

– А ты мне поможешь с математикой? – спросила остановившаяся рядом Машка Подгорнова, зачем-то снова показала свои грязные руки и хихикнула.

– Мария Сергеевна не разрешит сесть рядом. – Ленка вгляделась в круглое веснушчатое лицо Подгорновой, и ей вдруг тоже стало весело.

– А мы не спросим, – лукаво произнесла Подгорнова. – Сядем в конце и учебниками загородимся. Хорошо?

– Хорошо, – быстро ответила Ленка.

Все это было очень хорошо.

– Петров, отвали! Ты мешаешь!

Петров стоял, мял в руках голубую шапку с белой опушкой.

– Нет, ну ты глухой? – злилась красавица класса Лера Горюнова, и ее тонкое лицо с остреньким носиком становилось еще красивее. – Отвали! Считать не умеешь?

Петров считать умел. Не так хорошо, как Лера, но умел. В классе у них было четырнадцать мальчиков. Четырнадцать! А месяцев в году – двенадцать. Ставили «Двенадцать месяцев». Мальчики были месяцами. Мнцаканян заболел, и Петров один остался без роли. Так бы их было двое. Костюм придумала мама, велела пойти на репетицию. Непременно! «Если ты ничего не будешь делать, – говорила она, – тебя так и не заметят».

– Я буду Новым Годом, – прошептал Петров и зажмурился. Именно такую роль ему придумала мама.

– Обойдемся мы без Нового Года! – отрезала Лера.

Петров нахлобучил на голову шапку и отошел. Он говорил маме, что идея плохая, что его все равно не возьмут.

Месяцы разбирали костюмы, толкались, как всегда громко смеялся Егор. Петров вышел из толпы.

Он не был расстроен. Привык. Его всегда не замечали. Маленький, худой, не кричит, не дерется, планшеты в школу не носит, учится средне. Мама уверяла, что роль ему достанется, надо только подождать – кто-нибудь заболеет, кто-нибудь не выучит текст.

Текст Петров знал. Мама заставила выучить. Пригодится. Но Петров не верил. Роли Нового Года в спектакле не было.

На сцене маялся Егор. Перед ним стояла Лера, прятала лицо за веером. Егор, Январь, должен был сейчас объяснить принцессе про подснежники.

– «Вы зачем сюда пожаловали?» – довольно громко произнес Петров вызубренные слова.

– «Вы зачем сюда пожаловали?» – подхватил Егор и замолчал, уставившись на Петрова.

– Иди отсюда! – сделала страшные глаза Лера.

Петров пошел. Грустно, когда ты никому не нужен. Он надвинул шапку на глаза, поплутал в занавесках сцены и попал в коморку, куда сваливали старые, уже никому не нужные декорации спектаклей. Он бы, наверное, заплакал, если бы не решил, что во всем виновата мама. Если бы не ее советы, он бы сюда не пришел, никто бы над ним не смеялся и не прогонял.

Петров сел на корточки в углу, обхватил колени руками, спрятал нос в сгибе локтя. Он готов был умереть. Вот пройдет тысяча лет, заявятся сюда археологи и найдут окаменелость. Будут гадать. И кто-нибудь непременно узнает, что произошло. Об этом напишут книгу. И все будут его жалеть. Особенно Горюнова.

Петров не заметил, как распахнулась дверь, в коморку ворвался свежий воздух и свет.

– Ты чего здесь сидишь? – крикнула Горюнова.

– Новый Год не нужен, – буркнул Петров.

– Нужен! Пошли! Егор слова выучить не может! Ему надо подсказывать.

Петров снова хотел обидеться. Чего это он будет подсказывать Егору? Хотелось отомстить Горюновой, чтобы в следующий раз не прогоняла. Но ничего этого сделать он не успел. Потому что уже шел навстречу Лере.

– Будешь Новым Годом! Я все придумала!

Лера улыбнулась, отчего ее лицо стало еще красивее. И Петров робко улыбнулся в ответ.

[в пампасы]